Фото: Александра Калашникова

Шунты она ставить научилась. Ловко и быстро взбираясь по лестнице крепкого корпуса своего «усатого друга». Бескровно и почти на автомате. «Не хочешь работать в белом халате, будешь вкалывать в телогрейке!» — слова сестры, крепко засевшие в памяти, сказанные почти полвека назад, обидными не были. Непростой деревенский уклад и труженики-родители научили уважать любую работу. И телогрейка, конечно же, случилась. Вспоминает о ней тепло, завидев издали «глыбу» главного читинского кинотеатра. Но в дождь ли, в снег, в колючий ли забайкальский суховей колесит Силантьевна по улицам родного города, выросшего и заматеревшего многоэтажками на глазах, словно единственный сын. В приметной, ярко-оранжевой водительской спецовке, не сбиваясь с личной осевой линии — судьбы, которой стал троллейбусный маршрут.

Таких глаз, как у нее, ясных, брызжущих васильками, признаюсь, не видела. Смотрит при знакомстве настороженно, изучает коротко, исподлобья, цепко. Нет в ее движениях ничего лишнего. Залюбуешься. А ей по-другому нельзя — времени нет на суету и раздрай, когда у тебя в салоне добрая сотня жизней. Сердце ёкает, но проходит минута-другая, сверкают под бровями «шторма», переливаясь от изумительного аквамарина до лазури теплотой. О любимой работе разговор, о детстве, о сыне. Так-то вот, думаю, век живи и век учись: рабочий человек — он единица особой величины. Душа золотая, без червоточинки.

И жизнь

Она до сих пор помнит свой первый «выход в люди». 10 января 1974 года на маршрут под номером «1» выехала самостоятельно, уже как настоящий водитель троллейбуса, без приставки «стажер». Где найти образы и слова, чтобы точно передать ту атмосферу? Кто помнит, тот поймет: в салон набивались плотно, садились на «конечной», ехали «вкруговую». О, эти особые сиденья, удобные, упругие, приятно пружинившие под тобой на колдобинах, обтянутые толстым дерматином, не уступающим сегодняшним кожаным салонам иномарок. А неповторимый звук электродвигателя «рогатой» чудо-машины при наборе скорости по прямой? Пожалуй, сравнить его можно только лишь с самолетным. В кулаке — копейки, а ты с гордым осознанием собственной ответственности продираешься сквозь плотный людской строй к автоматической кассе, чтобы, крутанув ручку, оторвать заветный билетик. Плевать, что тесно, зато тепло и комфортно. И вот уже пытаешься сложить из шести цифр равнозначную комбинацию счастливого билетика. А сколько их съедено было «на счастье». Блажь? Возможно. Но ведь верили, загадывали, надеялись. Сбывалось ли? А как же!

Нина Силантьевна с особой гордостью вспоминает то время. Объемы перевозок, пожалуй, были сравнимы с надоями крупного совхоза. Дешево, быстро и, как модно на «каждом углу» вворачивать сейчас, экологично. «Разве что на крыше не сидели. На остановках очереди собирались, ждали троллейбус», — рассказывает.

И кто бы мог подумать, что сможет когда-то сама легко крутить огромный штурвал этого, на первый взгляд, неповоротливого гиганта в 12 тонн, когда буквально за год до прихода в диспетчерскую на Красной Звезды мазнула взглядом по ярко-зеленой кофточке девчонки — водителя троллейбуса, пережидающего «красный». Мимолетно мелькнуло в голове: «Надо же, такая молодая» и тут же растворилось в суетливом беге дня. Тогда, в начале семидесятых, казалось, будущее ясно просматривалось в перспективе диплома об окончании читинского строительного техникума, где училась. Один уже был. В ПТУ пошла после того, как пришлось бросить учебу в медицинском училище. Была мечта — белый халат и нужное ремесло фельдшера-акушера. И все бы ничего, легко и с интересом постигала лекарскую науку, пока не дошло дело до практики. Деревенская девчонка, удивить и напугать которую казалось невозможно ничем, категорически не переносила вида крови. Уговаривала себя, хорохорилась, переступала через сбившееся дыхание и цветные пятна в глазах, но… так бывает. Ушла. Старшая и единственная сестра бросила тогда в сердцах: «Не хочешь работать в белом халате, будешь вкалывать в телогрейке!». Нина помнит до сих пор. Руки, привычные к тяжелому труду, легко приняли ремесло строителя-отделочника.

И вот уже в них свидетельство почти отличницы об окончании производственно-технического училища. Никак не давалось обществознание, оно-то и портило весь коленкор. То самое устройство общества и существование личности в истории государства познавала в составе передовой комсомольско-молодежной бригады, работавшей на строительстве корпуса нынешнего ЧТОТиБа. Сегодня там гостиница «Аркадия».

В какой момент дала себя уговорить подруге Нине, уже не помнит, но на ее предложение пойти учиться на водителя в троллейбусное депо в памяти четко всплывает вопрос: «А у нас получится?». Уверенный ответ: «Конечно!»… и первоначальный отказ кадровика, мол, принимаем только с десятилеткой. Да где ж ее было взять в конце шестидесятых в умирающем уже селе Ара-Иля вблизи золотоносного рудника? Было время, когда люд валом валил на заработки на золотую жилу. Родители Силантьевны в Дульдургинский район в свое время также приехали по контракту. Но со временем артель захирела, разбежался народ в поисках лучшей доли кто куда, увозя с собой ребятишек.

Из полноценной средняя школа превратилась в восьмилетнюю. Но неизвестно, куда бы жизнь завела, если б не природная смекалка. Тут и пройденный курс школьной программы в ПТУ, и учеба в техникуме пригодились. Оставили, конечно, двух Нин «не разлей вода» курсантами.

Это сегодня профессия водителя троллейбуса — специальность обычная и, увы, непрестижная. А в 1973-м, спустя каких-то пару лет после запуска первого «рогатого» в Чите, в один ряд стояла с пилотом самолета или стюардессы. Вся «прогрессивка» — тебе. Работаешь добросовестно — премии, льготы и почет тоже пожалуйста. Силантьевна с горечью и неприятием рассуждает сейчас: «Работу бы всем сегодня (вздыхает). У нас стремление было к созиданию, к жизни. Наше предприятие было в те годы передовым. Жили, радовались. Квартиру вот тоже тут получила. Евгений Иванович Барковский, долгие годы работавший бессменным директором управления, был человеком уникальным. Руководитель, каких мало теперь. Заботился о каждом, невзирая на должности. Подошла твоя очередь на ордер, обживай квадратные метры. Каждый к своей специальности относился с любовью, детали профессии знал досконально. Опыт свой, не скупясь, молодежи передавал. Побольше бы сегодня открывали средних учебных заведений. Что делать, не всем дано быть инженерами. У нас зависти не было к руководству, мозги не у каждого технически устроены. Зато смело могли гордиться своим трудом. Что случилось с людьми сейчас? — Печалится Нина Силантьевна. — До смешного дошло, поваров в стране не хватает. Накормить вкусно тоже ведь нужно уметь».

— Так, может, дело не только в изменившихся приоритетах, — спрашиваю. — Желание, мне думается, пропало у многих работать. Хочется всего и сразу.

Соглашается Силантьевна, вздыхает озабоченно: «Бизнесом управлять, тоже не на печи сидеть. Успевай только поворачиваться. Иной раз наблюдаешь в зеркало обзора — в салоне молодежи много. А все разные. Каждый с дорогим телефоном, в наушниках. С одним встретишься взглядом — ясный, умный, осмысленный и целеустремленный — душа радуется, толк будет с такого, знает, чего от жизни хочет. Но бывает и по-другому. Пустые глаза, как и душа, озлобленность в прищуре и зависть, корыстью и бездушностью за версту несет. Настроение падает сразу. Еще не вырос, а уже потерян, — рассказывает ставшая за 46 лет, накатанных по городским улицам, психологом Нина Силантьевна. — Любое время для каждого поколения несет свои испытания. Но нельзя терять человечность и стремление к добру и уважению к ближнему».

И любовь

Без своего «ушастого» она теперь жизни не представляет. Иной раз, намотавшись в пробках, наглотавшись хамства на маршруте от желающих проскользнуть вперед и побыстрее, прокляв их стремление в «шахматы» поиграть на дорожной полосе, твердит в сердцах: «Надоело, брошу!». Но рассыпается в молоке рассвета графит ночи, на часах 4.45, на плечах неизменная яркая жилетка — к фельдшеру на «техосмотр», путевой и ключ в ОТК, рукавицы на руки, контакт к сети и вперед, навстречу рассвету, людям, которые ждут. Смены складываются по-разному. На линию выводила свой любимый агрегат и перед обедом, и на последнем троллейбусе завершала рабочий день. Но почти всегда на любимом, ставшем родным, въевшемся в подкорку мозга маршруте № 1.

Как сама признается: «Иной раз не замечаешь, что делаешь, но уверен, все на автомате, строго под контролем. Пассажиры спокойны, значит, все в порядке. А светофоры на уровне инстинкта чувствуешь и контролируешь, плавно трогаешь машину с места, проговариваешь следующую остановку. Вроде нет в этом доблести никакой, только чрезвычайная ответственность».

— Когда он приходит, этот «автомат», — спрашиваю.

— Не раньше, чем через пять лет за рулем на маршруте. До этого срока ты никто. Если продержался, не кинул, всё у тебя получится, — утверждает.

Но это уже сегодня, когда настоящий ювелир в своем деле, после стольких-то миллионов километров, намантуленных по дорогам, после нескольких миллионов людских глаз, тревожных, счастливых, радостных и печальных. А вначале было нелегко.

— В группе нас, учеников, человек двадцать было. Примерно поровну как девчонок, так и парней. Учились полгода, начинали с теории, матчасти, электрики, пневматики, механики и ПДД. Все понимала, паника охватывала уже перед экзаменом. Не понимала, как можно было рассказать по картинке, не потрогав тумблеры, не увидев глазами, алгоритм подачи тока в узлы, последовательность включения в процесс действия механизмов электрического сердца троллейбуса. Преподававший тогда Анатолий Федосеевич Бурлак, с чьей легкой руки Нину и нарекли с самого начала Ниной Силантьевной (уж больно ответственная, серьезная и решительная курсантка была), молча взял ее за руку и отвел в кабину «рогатого». Откинул лючки и крышки, скомандовал: «Рассказывай!». И ведь и рассказала, и показала все верно.

— Нас тогда учили основательно, не только шоферскому делу. Мы знали, как самостоятельно дотянуть на «воздухе», если вдруг поломка. Сама могла шунты поменять (катушки такие, что в усах соединяются с линией тока, поясняет). Подъезжает «аварийка», а ты уже электрику рассказываешь, где и что не контачит, — поясняет Нина Силантьевна. — Шланги пневматики на дверях наладить могла самостоятельно, ещё что по мелочи. Серьезным техобслуживанием, конечно же, занимаются слесари. Раз в месяц каждый разбирают буквально до винтика, оставляя голый кузов. Иначе нельзя. На кону жизни людские.

Лечением поколения современных троллейбусов занимаются теперь специально подготовленные бригады. Водитель несет ответственность только за безопасность пассажира. Но и это немало.

Смотрю на преобразившееся лицо Силантьевны — одухотворенное, в глазах чертики азарта прыгают — рассказывает о своем «рогатом». Нет — в любви признается: «Я когда до руля добралась, сразу почувствовала — вот оно, моё! Работу свою люблю, жизни без нее не представляю».

— А вторая Нина с Вами? — спрашиваю.

— Нет, — говорит, — она ушла с курсов, поняла, что это не её путь, вернулась в техникум, окончила его. Всё у нее хорошо, дружим до сих пор, роднее родных стали.

Стал родным и коллектив. За четыре с лишним десятка лет у штурвала она неоднократно поощрялась руководством Читинского троллейбусного управления. Ожидала, что расскажет мне Силантьевна о значимых наградах, заслуженных званиях.

— Такого нет, — ответила просто и без сожаления. — Медаль «Горбатого», как в народе её называют, «Ветеран труда». Но самая дорогая. Стажировала молодых, сейчас уже нет.

Позже, уже за стеклом музейной экспозиции, обратила внимание на то, что среди достижений коллектива Управления есть и фотография Нины Силантьевны как особой гордости предприятия. И тут, думаю, поскромничала.

А вот с личным не сложилось, по её же признанию. Дорога, крепко опоясала красной нитью и судьбу. Да только перетёрся однажды тот узелочек. Так бывает. С мужем, тоже водителем, только читинского таксопарка, познакомилась, когда однажды опаздывала на смену. Подвез, разговорились, стали встречаться, потом свадьба. Жили хорошо до девяностых, когда начали разваливаться таксопарки, автоколонны, предприятия, да вообще много чего. Муж, не представлявший жизни без руля, потух, сломался и потянулся к рюмке. Нина терпеть это не смогла, расстались.

Зато есть взрослый сын, крепко стоящий на ногах, спортсмен и опора, надежда и отрада. Силантьевна в нем души не чает. Мечтает о внуках. Дай-то Бог, сбудется.

И слезы

— Я лес люблю. Обожаю его слушать: тут листик осенний, вздохнув тихонько, на землю упал, там косуля кричит, — рассказывает Нина Силантьевна, светясь и смущаясь крепко. — Отпуск обязательно в Дульдургинском районе, поближе к лесу. Могу часами и днями по лесным дорожкам бегать, — смеётся.

— Одна, — спрашиваю, — и без ружья?

— А зачем оно, меня зверь не трогает. Я с планшетом поснимать люблю пейзажи, животинку, птиц. Без этого не могу, — заключает, — фотографию обожаю…

Вот вам и конь на скаку, и изба горящая, и нежности росы. Пойди пойми ее женскую душу. Секунду «до» — гранит, желваки ходили, а тут ласка плещется через край, туман в глазах, не со мной уже, а мысленно по взгорьям бегает, травку лечебную да ягоду собирает.

— Откуда это, — спрашиваю.

— Из детства. Меня в деревне не от мира сего считали. Кто на свиданку да на танцы, а я лес послушать. Он мне сызмальства силы дает.

Слезы в глазах от нахлынувших воспоминаний. О родителях.

Мама — вечная стахановка, труженица каких поискать, много в жизни перенесла. Всю войну, не разгибаясь, приближала победу в тылу, на лесоповале в Шилкинском районе. На руках двое ребятишек, сестра старшая и мальчик, проживший недолго. Корь, лихолетье, чтоб их. Похоронку на первого мужа, погибшего в Эстонии, бережно хранила до самой смерти. Сейчас её хранит Силантьевна.

Отец — Домашонкин Силантий Сидорович 1896 года рождения — прошёл революцию, красный партизан, воевавший в легендарной бригаде Сергея Лазо. Участвовал в пресечении провокаций китайских милитаристов на КВЖД, но в Великую Отечественную, едва случился призыв, вернулся назад. Подвело здоровье. Службу проходил на границе с Китаем, в даурских степях, на Забайкальском фронте. В память врезался праздник, самый почитаемый в семье — тот, который в мае.

— Они собирались и плакали, а я думала, чего ж они плачут-то? Ведь победа, смеяться надо! Только недавно, с высоты своих лет, поняла, как им было тяжело и трудно. Остается поражаться тому, что смогли разогнуться, найти в себе силы снова любить, радоваться жизни. Нам, стране, никто ведь не помогал, а наше старшее поколение заново отстроило из руин города. Я была в Волгограде с подружкой. На заработанные на стройке деньги поехали. Видела инсталляцию переправы через Волгу. На Мамаевом кургане, на скульптуре Родины-матери мы расписались.

Силантьевна смущается совсем беззащитно, по-детски. А потом гордо так: там все расписывались, со всего Союза, и не только. Пусть знают, что в Забайкалье люди, которые тоже эту Победу на горбе вынесли!

Она разная, но цельная в одном — настоящая, не проклинающая в своих бедах времена, принимающая настоящее, ценящая жизнь и людей. Утром, заслышав с улицы приятный гул спешащего к остановке первого троллейбуса, представляю, что едет за рулем коренная забайкалка Нина Силантьевна — удивительный, широкой натуры человек. С такой надежно, не страшно в лесу, уютно на кухне. Не боязно, наверное, было бы и в разведке — не сподличает. Крепко держит натруженными руками штурвал «рогатого» и улыбается. Потому что едет по городу, который разросся, окреп и похорошел на ее глазах. А она строго придерживается своей осевой линии, и не только на дороге. У нее она особенная — точно выверенная порядочностью, человеколюбием и верой в сильный русский характер.

Зеленых светофоров, ни гвоздя, ни жезла Вам, Нина Силантьевна!

Оксана Леонтьева

Источник: Забайкальский рабочий https://zabrab75.ru/